В довоенное время,  в особенности в те годы,  когда  я  был комсомольским вожаком,  я не уставал утверждать, и был сам в этом уверен,  что человек сам является строителем своей судьбы.  Каким же смешным теперь мне казалось это утверждение...

Нас привели и загнали в лагерь в Кривом Роге.  Здесь  и  до нас уже было не менее пяти тысяч человек.  Лагерь уже успели оборудовать.  Колючая проволока,  по углам пулеметные вышки.  Внутри лагеря метрах в трех от колючей проволоки - линия, за пределы которой заходить не разрешалось,  в противном случае - пуля в затылок без предупреждения.  На краю лагеря самими военнопленными выкапывался ров.  С одного конца по мере заполнения его трупами  он опять засыпался землей. О врачебной помощи не было и речи. Немцам до этого просто не было дела.  А врачи из числа военнопленных зачастую просто не в силах были помочь:  ни средств,  ни медикаментов.

Охрана была  уже не в желтых рубашках,  а в защитных костюмах. Вместо кокарды на фуражках скрещенные череп и кости.

В питание входил хлеб,  пролежавший на немецких складах многие месяцы.  Раньше я и не предполагал, во что может превратиться хлеб от долгого хранения.  Внутри он был красный и черный с запахом горечи, по вкусу напоминающий хину. Но не есть эту горечь было  нельзя,  так как приходилось выбирать между жизнью и голодной смертью. Утром давали кружку "кофе", тоже что-то противногорькое. В середине дня - кружку "баланды", в которой была переварена всякая гниль.

У входа  в лагерь - собаки и охрана.  На лагерной территории не было никаких помещений, за исключением домика для охраны, поэтому  в  случае дождя люди мокли под открытым небом.  У многих не было даже шинелей, поэтому их снимали с умерших. Так и я обзавелся теплой одеждой. Свою шинель мне пришлось утопить при переправе через Буг, чтобы выплыть.

В солнечные, теплые дни пленные снимали с себя сорочки и давили вшей. Так прошло несколько дней. Однажды утром немцы открыли лагерные вороты,  вывели всех военнопленных и построили в колонну по пять человек. Потом мы целый день шли. Не менее пятидесяти километров в день.  Немало трупов осталось на дороге.  Заночевали в балке, где уже были установлены прожекторы. На следующий день колонна достигла Кировограда и пленных разместили в еще более крупном лагере, чем в Кривом Роге. Условия в лагере были те же, только людей больше,  тысяч десять. Лагерь пополнялся. От новых пленных я узнал,  что они были пленены на левом берегу Днепра.  Таким образом, естественная преграда - Днепр, к которому мы так стремились, не остановила немцев. Фактически на Днепре никакой преграды немцам не построили.  Даже мосты не взорвали.  А ведь еще задолго до войны, выступая перед народом, министр иностранных дел Молотов говорил,  что если враг вздумает напасть на нашу землю, то он будет разгромлен на его же территории.  Теперь же фронт  уходил  на восток  а мы пленные,  испытав на себе все условия первого месяца войны,  не знали,  был ли вообще фронт или немцы беспрепятственно

занимали  нашу землю,  наши города и села. Все были в самом подавленном состоянии,  и никто не сомневался,  что в лагере его  ждет голодная  смерть и его закопают здесь же,  во рву,  даже не узнав фамилии.  Как жили люди в Кировограде и других оккупированных городах, мы не знали, так как проникновение к нам каких-либо сведений было исключено.

В один из дней из домика охраны вынесли стол и табурет. Один из немецких офицеров взобрался на стол,  его окружила охрана.  Мы поняли,  что нам что-то хотят сообщить,  и придвинулись вплотную, чтобы лучше слышать. Когда народ успокоился, офицер стал говорить по-русски,  плохо выговаривая слова. Он сообщил, что "большевистские" силы разбиты,  что немецкая доблестная  армия  находится  у стен Москвы и Ленинграда и что эти города скоро капитулируют.  Но

большевики собирают последние силы и оказывают  отчаянное  сопротивление. Немцы не пожалеют жизни своих солдат, чтобы окончательно освободить русский народ от большевиков.  Но необходимо, чтобы русские  сами  помогли немцам в этом.  Здесь на Украине создается добровольческая освободительная армия из русских и других народов Союза под командованием русских офицеров.  Вступившим в эту армию будет выдано немецкое обмундирование,  оружие и продовольственный паек, как и всем немецким солдатам. Мы призываем вас записываться в эту армию.  Кто готов - шаг вперед.  С разных концов лагеря  по одному стали выходить. Я насчитал 17 человек. Остальные стали пятиться назад, напирая спинами на тех, кто стоял сзади. Немец, видя, что больше желающих нет, истерическим голосом закричал:

- Кто хочет жить, выходи!

Но никто больше не вышел.

Немцы ушли,  унесли стол и табурет,  увели семнадцать добровольцев-"освободителей".  После  этого было о чем задуматься.  Из десяти тысяч голодных, умирающих, семнадцать - ничто. А ведь среди этих тысяч военнопленных были и такие, которые не были довольны советским строем,  у которых были репрессированы родители  или кто-то  из  родственников.  Но при этом брать оружие иноземца и с

ним идти против своих соотечественников  -  невозможно.  Люди  не дрогнули  перед угрозой смерти и не согласились жить такой ценой. Для меня этот день имел огромное значение.  Я понял, что какие бы испытания не выпали бы на долю советского человека, его на колени никто не поставит.  Пусть я умру,  но мой народ будет жить.  Но я тоже хотел жить. И я решил бежать. Но как?

В один из дней в лагерь вошел немецкий солдат, отобрал человек пятнадцать пленных и увел. За воротами охрана пополнилась еще двумя немецкими солдатами. К вечеру группа вернулась. Позже выяснилось,  что их брали на работу в автохозяйство,  где они занимались  уборкой территории.  Днем им дали суп из общего солдатского котла и обрезки хлеба.  Я спросил у одного,  не пытался ли он бежать.  Он ответил,  что это очень трудно.  К тому же куда бежать, кругом немцы.  Я выяснил также,  что на следующий  день  за  ними опять придут. На другой день вся группа была наготове недалеко от ворот. Когда за ними пришли, я попытался примкнуть, но меня прогнали.  В  другой раз,  когда начали подбирать пленных на выездные работы,  мне удалось примкнуть к этой группе,  отделавшись ударом по голове резиновой дубинкой лагерного охранника.  Нас,  человек сорок,  погрузили на машины и повезли за город на  аэродром.  Там разбили  на  группы для разных работ.  Я с группой в пять человек оказался на обочине аэродрома.  Наша работа  заключалась  в  том, чтобы  переносить  в другое место сваленные здесь доски.  На нашу группу выделили лишь одного охранника. Спустя полчаса я попросился  у охранника в уборную,  показав жестами,  что мне понадобится снимать штаны.  Охранник осмотрелся и указал мне  на  близлежащий кустарник.  Я направился туда.  Сердце мое готово было выскочить. Есть или нет за кустарником посты охраны?  Не дойдя до кустарника метров двадцать, я услышал сзади: "Хальт!" Я оглянулся. Мой охранник показал,  что я должен был сесть здесь,  не заходя за кустарник. Я сел. Внимательно слежу за немцем. В это время другой немец рысью помчался к нему и на ходу что-то кричал.  Немец, охранявший нас,  сорвался с места и убежал, а другой занял его место, не обращая  на меня ни малейшего внимания.  Возможно он вообще меня не видел.  Я побежал,  за ближайшим кустом оглянулся - никто на меня не смотрит.  Так я ушел.  Долго бежал по полям,  по подсолнуху, а когда силы покинули меня - лег и лежал,  как мертвец.  Будь,  что

будет.  Если будут искать с собаками - найдут,  и тогда конец. Но никто не искал.  На исходе дня я направился к городу.  На окраине дома сельского типа. Я выбрал дом получше, постучался туда и попросил покушать.  Вид мой не требовал объяснений.  Старуха  что-то сказала молодой, и та стала мне собирать. Вытащила из печки борщ. Нарезала хлеба.  Хозяин молча вышел.  Я с жадностью  ел.  Молодая

следила за мной и тихо плакала. Прошло некоторое время. В дом зашел молодой мужчина с белой повязкой на рукаве, с винтовкой. Поздоровавшись с женщинами,  он сел на лавку недалеко от меня и стал смотреть,  как я ем.  Я понял,  что снова попал в беду.  Помолчав немного, мужчина ( это был полицай) спросил:

     - Кто такой?

     Я решил ничего не выдумывать.

     - От немцев ушел. В плену был.

     Я решил изображать простачка.

     - А Вы кто будете?

     - Ты что, не видишь повязку?

     - Повязку я вижу, но не знаю, что она обозначает.

     Я покушал, встал, поблагодарил хозяев.

     - Пошли, сказал полицай.

     Когда мы выходили, молодая зарыдала навзрыд. Хозяин стоял во дворе и нарочито смотрел в сторону. Пройдя по улице метров триста мы остановились возле переулка.  Полицай сказал: "Пойдешь по этому переулку в поле,  в сторону от города.  Старайся таким, как я, не попадаться.  Попросить,  что  надо,  выбирай хату победнее,  а то опять нарвешься на такую сволочь. Ну, желаю счастливой дороги.

     Я шел по проселочной дороге, готовый в любую минуту куда-нибудь скрыться. Когда стемнело, я был на краю хутора. За плетнем я видел небольшую скирду старой соломы.  Я прислонился  возле  нее, решив заночевать здесь.

     - Чего ты тут расселся? Пойдем в хату.

     Я вскочил.  Передо мной стоял старик. Что это? Неужели опять беда? Вроде бы нет. И старик не такой, и хата бедная. В хате старуха и мальчик лет восьми. Вскоре пришла молодая женщина. Как выяснилось, муж ее был на фронте. Мы долго разговаривали. Потом мне постелили на полу у печки. Наутро старуха меня никуда не пустила.

- Куда ж ты такой пойдешь?  Кожа, да кости. Поживи, сил наберись.

Я прожил у них двое суток. У них самих почти ничего не было. Чтобы поддержать меня, последний кусок от себя отрывали.

Через неделю я был возле Кривого Рога.  Осмелел,  направился по окраине глубже в город,  чтобы разузнать обстановку.  Надеялся встретить подходящего человека,  расспросить.  И встретил... Даже не понял, откуда они взялись: немецкий офицер и полицай. Меня задержали и отвели в полицейский участок, который был тут же за углом.

Я сказал, будто я из Днепропетровска, был в армии, на границе попал в окружение. Часть была разбита, я скрывался в селе. Похоже  на то,  что мне не поверили.  По распоряжению немца полицай довольно энергично меня избил.  Затем меня отправили в лагерь,  в котором я уже был. Когда подошли к лагерю, полицай ушел. Мне приказали ждать возле ворот.  Тут я подумал,  что скорее всего немцы захотят мне перед всеми устроить экзекуцию или просто пристрелят.

Я решил не дожидаться своей участи. Когда я смешался с толпой военнопленных  отличить  меня от других было уже практически невозможно.  Через некоторое время мой полицай и два немецких  офицера вышли из домика, но меня на месте уже не было. Кончилось тем, что моих конвоиров выругали и выгнали из лагеря.

Итак, я опять в лагере.  Нового для меня здесь ничего не было. Разве только мне бросилось в глаза, что многие военнопленные совершенно  босые.  Разъяснений  мне не понадобилось.  Я сам стал очевидцем того, как каждый день немецкие солдаты высматривали для себя подходящие сапоги. Подзывают к себе пленных, примеряют, если приходятся впору,  отдают ему свои изношенные. Босым пленным остается только ждать,  когда умрет кто-то из его товарищей,  чтобы донашивать сапоги погибшего.

Потянулись страшные дни плена. Из Кривого Рога снова в Кировоград.  Оттуда в Белую церковь, затем в Бердичев. Из Кировограда в Белую церковь везли поездом три дня.  Больше стояли, чем ехали. В полувагонах,  в каких обычно возят уголь. Высокие металлические борта без крыш. Загружали народу столько, сколько могло вместиться стоя.  При посадке каждому дали половину  килограммовой  булки сравнительно сносного хлеба.  В следующие три дня - ни хлеба,  ни воды. Хорошо, что дни были дождливые. Ночью на остановках кое-кто пытался бежать.  пристреливали сразу же.  В Бердичеве я еле носил ноги.  Из лагерей куда-то на работу брали редко и попасть в число таких  было практически невозможно.  За теми,  кого все же иногда брали,  надзор усилили.  Из Бердичева партию пленных отправили  в Германию или какую-то другую западную страну.

Как-то в бердичевский лагерь зашел немецкий солдат. Спокойно прошелся возле сидевших на земле пленных,  остановился, указал на нескольких пальцем и сказал - "Ком!". К нему кинулись многие, однако он жестом остановил остальных.  Пять человек забрал с собой. В их числе был и я.  За воротами ждал еще один  немецкий  солдат. нас повели по городу.  Можно было рискнуть бежать, но сил не было даже просто идти. Нас привели в какой-то большой двор, где стояло несколько десятков машин.  Было похоже на автохозяйство.  Сначала нас заставили убирать двор. В обед мы получили суп из общего солдатского котла и несколько хлебных обрезков. Немецкий офицер, который все время молча посматривал на нас, казался достаточно  свирепым,  однако со своими солдатами был довольно прост.  На исходе

дня нас построили у раскрытых ворот.  Возле нас - охрана из  двух немецких солдат. Затем вышел офицер. Сказал что-то солдатам, и те ушли.  Офицер минуту молча смотрел на нас, потом крикнул: "Раус!".

Мы стояли, ничего не понимая. "Раус! Бистро к матке домой!". Затем он круто развернулся и ушел в помещение. Когда до нашего сознание дошло, что от нас требуется, нас как ветром сдуло.

Что еще необычайное ждет меня, пока я жив? Я побежал,  не глядя на других.  Помню забор,  один, другой, ямки.  Через все препятствия я падал,  снова бежал, пока во дворе одного  дома не увидел пожилую женщину.  И тут в голове мелькнула мысль: "Зачем я так бегу? Ведь погони не будет". Я подошел к женщине и еле дыша сказал,  что убежал от немцев.  Она схватила меня за рукав и в дом.  Стала бегать по комнате,  хватаясь за  голову: "Ой мени лыхо.  Меня убьют." Затем схватила меня за рукав и в сени.  Там открыла вход в погреб. "Лезь, там лестница. Найдешь глечик молока,  пей!". Я спустился. Крышка закрылась. Слышу, как она поверх крышки набрасывает всякие вещи.  Затем скрип двери  и  она ушла. Неужели опять беда?..

Я недолго размышлял.  В абсолютной темноте начал  шарить  по соломе.  Нашел кувшин,  другой, третий... Какой из них с молоком? Попробовал один - молоко.  И уже не мог оторваться. Через некоторое  время кувшин был водворен на место совершенно пустым.  Я сел на ступеньку лестницы и начал ждать.  Спустя час-два дверь скрипнула,  загромыхали предметы, лежавшие на крышке погреба. "Эй! Где ты там?  Вылазь!" Я вылез, прошел в комнату с хозяйкой. Там стоял бородатый мужчина. На мое приветствие ответил кивком головы. Долго молчал,  потом спросил:  "Вшей много?" "Хватает", - ответил я.

"Вот что, Мария, - сказал бородатый, - за ним никто не придет, не бойся.  Скипяти ему побольше воды,  пусть помоется.  Одень его во что-нибудь чистое, а всю его одежду - в сени подальше. Завтра утром я приду за ним." И ушел.

Настала новая  неведомая жизнь.  Я не знал,  что ждет меня впереди. Мария сказала, что бородатый мужчина, ее родной брат Игнат. И что бояться мне его не надо.

Утром, часов в десять,  Игнат пришел вдвоем с мальчиком  лет десяти.

Почему ты вчера сказал,  что убежал от немцев?  -  спросил Игнат. Тебя ведь они сами прогнали.

- Да,  это правда.  Но это было так неправдоподобно,  что  я посчитал за шутку и все время ждал пулю вдогонку.

- Сколько вас было?

- Пять человек.

Игнат кивнул головой.  Мы еще долго разговаривали.  Затем  я надел то,  что он мне принес:  черные штаны, ватник, кепку. Все, кроме кепки,  очень старое, латка на латке. Ботинки оставались на мне мои,  солдатские, еще крепкие. Получив множество наставлений, я ушел в сопровождении мальчика. Нужно было пройти километров десять до хутора, где жила мать Игната, бабушка мальчика Степы. Хутор был небольшой, десятка полтора домов. Бабушка оказалась дома. Степа  ей все рассказал про меня и передал просьбу Игната,  чтобы мать разрешила мне пожить у нее, пока я не поправлюсь. Пока Степа все это рассказывал, я сидел на заваленке возле хаты. После десяти километров пешего пути не хотелось  шевелиться.  Мальчик  ушел под вечер. Старуха оказалась очень доброй и неглупой. Кормила меня всем, что могла найти у себя и соседей. Я быстро обретал силы. Даже стал помогать ей по дому. Старался починить то. что приходило в негодность.  Старуха была готова к тому, чтобы я надолго остался у нее.  Но меня трудно было удержать. Душа рвалась в дорогу на восток.  Окончательно я решил уходить после того,  как старуха водрузила  мне  на  колени свою седую голову и заставила искать и бить вшей.

назад